Столетье, лучшее для историка

     Продолжаем читать воспоминания Владимира Медема.
     Николай Николаевич Голиневич - городской голова Минска в 1880-1890 гг., сыгравший заметную роль, например, в строительстве городского театра. Ему принадлежал большой участок в конце Подгорной улицы, примерно там, где сегодня стоит ступенчатый номенклатурный дом. Отец Медема был обеспеченным человеком (совмещал должности врача 30-й пехотной дивизии и начальника медицинской службы Либаво-Роменской железной дороги), поэтому имел возможность поселить там свою большую семью.
     Теперь мы можем представить, как выглядел этот уголок Минска в 90-е годы XIX столетия. Слово Владимиру Медему.

     Когда я перешёл во второй класс гимназии, мой отец арендовал новый дом. Он не был похож на наше прежнее жилище, и жизнь в нём приняла совершенно иной вид. Хотя наши предыдущие апартаменты были тоже очень респектабельны, однако новые были просто настоящими барскими. Это был «Дом Голиневича».
     Голиневич был городским головой Минска, он был очень богат. Его брат унаследовал его дом, но жить в нём не хотел. Он переехал в другой дом, поменьше, а большой дом стал сдавать внаём. Позднее его купил вновь избранный голова, богатый польский граф Чапский. Это был один из прелестнейших домов, если не самый восхитительный, во всём Минске.
     Войдя в ворота, Вы оказывались на очень большом дворе, как в аристократическом поместье, обширном и просторном, словно целая городская площадь. В центре двора, как раз перед домом — круглая клумба, цветник с прелестными розами. По обе её стороны располагались два крошечных домика, где жили садовник и офицеры с денщиками; и уже за цветником, прямо напротив ворот располагался огромный совершенно очаровательный деревянный дом, в котором мы жили.
     В доме были великолепный танцевальный зал с прекрасным паркетным полом из настоящего дуба, большая редкость в те дни; большая столовая; роскошный кабинет отца и целый ряд спален, а также коридоры, маленькие комнатки с укромными уголками, лестницы, ванна и прочие удобства. В саду была даже оранжерея. Правда, она была фактически пустой, из тех давних дней мне запомнилось только одно-единственное лимонное дерево. По бальной комнате можно было гулять, как по веранде, такая просторная она был; Несколько ступенек вели вниз, в огромный сад. Сад был великолепен. Одна его часть была занята изумительными цветами — садовник разместил здесь теплицы. Другая часть — фруктовыми деревьями. А третья была просто пар ком. В общей сложности площадь в ширину и глубину была огромной и занимала целый городской квартал. С трёх сторон сад был ограничен тремя улицами. Ещё одна сторона сада проходила вдоль Свислочи, а на другой, далёкой стороне Свислочи находился большой городской парк, Губернаторский сад. Сидя на нашей веранде летним вечером, мы могли слушать музыку, доносившуюся из Губернаторского сада и любоваться фейерверками.

( Collapse )

Тем, кто не знает.

Был некогда в Албании благородный род Кастриоти, самый известный представитель которого по имени Георгий прославился как национальный герой этой страны Скандербег. Шлем, в котором он сражался, был украшен козьими рогами (историю о козочке, поившей блокированного турками воина своим молоком, я опускаю):


Прошли столетия.
Одна из ветвей рода слегка изменила имя и открыла по всей Албании сеть заправок, отелей и тому подобного, использовав в качестве логотипа стилизованное изображение легендарного шлема:

Так что, читая вывеску, не подумайте плохого!

В Черногории иногда здорово помогает знание белорусского языка. Спрашиваю официанта, что это такое на столе стоит, он отвечает: “Воцат“.
Но вот сегодня идем мимо ресторанчика, на вывеске значится POHOVANA PILECA. То, что второе - курица, знаем, а на первое слово из белорусского всплывает совсем неаппетитное значение.
Оказалось, жареная. Уф.

 

Способ первый, научный. Из книги Вильяма Сибрука «Роберт Вильямс Вуд. Современный чародей физической лаборатории»
     Осенью 1891  года, по окончании Гарварда, он [Роберт Вуд, в будущем лауреат Нобелевской премии - В.З.] поехал в университет Джона Гопкинса,.  намереваясь  получить там  степень  доктора философии по  химии, работая у  профессора  Айры Ремсена [помимо прочих достижений он изобрел сахарин - В.З.]. Первым делом он снял себе комнату в  пансионе – а затем занялся сожжением жареного мяса.
     В  этом университетском  пансионе  уже  давно  среди  жильцов-студентов ходило страшное  подозрение,  что утреннее жаркое приготовляется из остатков вчерашнего обеда, собранных  с тарелок. Подозрение было очень естественное, так как жареное  мясо на завтрак всегда следовало за бифштексом в предыдущий день. Но как доказать это? Вуд почесал в затылке и сказал: «Я  думаю,  что  мне удастся  это доказать  при  помощи... бунзеновской горелки  и  спектроскопа».
    Он  знал,  что  хлористый  литий  –  совершенно безопасное  вещество, вполне похожее на обыкновенную соль и  видом и вкусом. Он  также знал, что спектроскоп  дает  возможность открыть  мельчайшие следы лития  в любом  материале,  если его сжечь в  бесцветном пламени. Литий дает известную красную спектральную линию.  Так был задуман адский заговор против хозяйки пансиона, и  когда  на следующий день студентам  был  подан на  обед бифштекс,  Роб  оставил на  своей  тарелке  несколько больших  и  заманчивых обрезков, посыпанных  хлористым литием. На следующее  утро частички завтрака были спрятаны в карман, отнесены в  лабораторию и подвергнуты сожжению перед щелью  спектроскопа. Предательская красная линия лития появилась  – слабая, но  ясно видимая.  Слава этой истории следовала за  Вудом в течение всей его карьеры,  и  теперь  есть  несколько  международных  вариантов ее.  Одна  из побочных версий рассказывает о  случае в  немецком пансионе, куда отказались пустить неизвестного  американского  профессора, так как там раньше  побывал Вуд со своим литием.

Способ второй, железнодорожный. Из газеты «Неделя» (№28 за 1894 год)

 

Уже много лет утром первого января мы стараемся прогуляться по городу. Не по парадным его улицам - по периферийным, где в это время особенно тихо и безлюдно.
Не стал исключением и сегодняшний день - прошлись по Грушевке.
И вот что мы увидели:

1. Суровый хозяин дома:


2. Он же крупно:
( Collapse )

3. Вместо старых домиков на Грушевской улице поднимаются высотки:
( Collapse )

4. Вместо бараков на улице Декабристов тоже что-то строится:
( Collapse )

5. Судьба оставшихся бараков незавидна:
( Collapse )

Впрочем, тем, кто станет жалеть эти довоенные здания, напомню, что люди полвека жили здесь с водой из колонки и с удобствами на улице, да и сейчас жизнь эту райской не назовешь.

6. Тем не менее, везде есть место празднику:
( Collapse )

7. Это львенок:
( Collapse )

8. Это лев:
( Collapse )

9. А это типа символ наступившего года. Пёс. Ну, не очень жёлтый, уж извините:
( Collapse )

10. Два хищника зовут на отдых. Сперва живой, потом вкусный. Осталось понять, для кого этот отдых станет вкусным:
( Collapse )

11. Первый грушевский акведук:
( Collapse )

12. Второй грушевский акведук:
( Collapse )

13. Реликтовая табличка (официально эта штука называется "аншлаг"):
( Collapse )

14. Ещё одна реликтовая табличка:
( Collapse )

14. Домики, спускающиеся с холма и глядящие на нас во все четыре глаза:


Дата съёмки - 1 января 2018 года. Какая, однако, чисто новогодняя погода стоит!

Вот такая прогулка по уходящей Грушевке...

Исчезли извозчики (те, кто возит туристов и новобрачных, не в счёт).
Исчезли деревенские кузнецы и мельники (те, кто в Дудутках, не в счёт). 
Исчезли фонарщики (те, кто чинит уличное освещение, не в счёт).
То же относится, разумеется, и к профессиям преступного мира.
В наши дни С. Блинштейн вряд ли смог бы заработать не то что на жизнь - хотя бы на кусок хлеба.
А вот у Жоржа Хвостова по кличке «Хвост» что-то ещё может получиться. Хотя и коммерческих киосков становится всё меньше и меньше...

 

     Продукт, если что, называется "Избёнка". И неважно, что там прочитывается с первого взгляда.
Upd Ещё и плагиат.