Столетье, лучшее для историка

Из воспоминаний доктора медицинских наук Ивана Эмануиловича Акопова (1906-1989). В октябре 1941 года он попал в плен.

     В Минск прибыли утром. Нас вывели из вагонов и повели на большегрузные машины, приспособленные сидениями, и повезли в город. Где-то в центре города, прямо на нашем пути, мы увидели первые виселицы - с женщиной и двумя мужчинами, на груди которых прикреплена надпись: "Мы были партизаны!" Не страхом, а презрением и гневом наполнились наши сердца, когда мы впервые увидели виселицы и повешенных патриотов, а еще больше мы были возмущены, когда увидели низвергнутые взрывом памятники, дорогие каждому советскому человеку! Как только наши машины вышли за черту города, вскоре открылась большая территория, огражденная стройной многорядной, густой и высокой колючей проволокой протяженностью около километра вдоль дороги. Войдя в лагерь на расстоянии около 200 м., машины остановились возле высокого трехэтажного кирпичного здания, как говорили, "Клуба". Надо сказать, что в этом лагере не было обычных лагерных бараков, здесь все здания одно- и двухэтажные, к числу которых относился, и так называемый Белый дом. Как только мы прибыли к "клубу", подошло несколько немецких военнослужащих и "коренные" военнопленные, привлекаемые к обслуживанию вновь прибывающих.

( Collapse )

 

 

Военное кладбище. Андрей Михайлович Арцимович. Экономист, профессор БГУ.
( Collapse )

Козыревское кладбище. Адам Лукич Бриш. Школьный учитель.
( Collapse )

     Что их объединяет?
     Во-первых, то, что их дети - возможно, самые знаменитые выпускники физфака Белорусского государственного университета, специалисты в области ядерной физики - академик Лев Андреевич Арцимович,  и профессор Аркадий Адамович Бриш. Оба лауреаты Ленинской и Государственной премий, Герои Социалистического Труда.
     Во-вторых их объединяет то, что "неухоженные" надгробия в ближайшее время могут быть снесены и заменены стандартными каменными знаками.
     В первой половине 70-х (я тогда был студентом физфака) Л.А.Арцимович приезжал в Минск и приходил в свою alma mater. В интервью, которое он дал факультетской газете, он в качестве одной из целей приезда назвал посещение могилы родителей на Военном кладбище.
     То же и А.А.Бриш. Цитирую интервью 2007 года: В начале лета Аркадий Адамович собирается в родной Минск — к друзьям, коллегам. И навестить могилы родителей на старинном Козыревском кладбище
     — Не могу сюда не возвращаться, — говорит, — ведь это моя родина..
     Увы, Арцимович и Бриш больше в Минск не приедут. Родственники живут далеко. И что, памятники подлежат сносу?
     А если памятник поставлен не отцу Героя Социалистического Труда? Его можно сносить?
     Опыт последних дней показывает, что, увы, можно. И сносят. Стандартизируют. Такая вот любовь к отеческим гробам.
     Так нельзя...
 
Upd Письмо в защиту памятников можно подписать здесь (это Фейсбук).

 

Я не мечтаю о дарах природы, Не грежу об амброзии тайком. Краюху мне бы теплую из пода И чтобы не был этот хлеб пайком                            февраль 1943	Нет времени для глупых размышлений, Что я не стану гордостью народа. Пишу поэму местного значения Для роты только или лишь для взвода. Мечтаю не о дивах царскосельских, А как бы кашей расщедрилась кухня. И нет во взводе мальчиков лицейских - Кирюша ведь не Пущин и не Кюхля. Не знаю ни Платона ни Сократа, Ни языка ни одного толково. Зато по части бранных слов и мата Заткну за пояс запросто Баркова. Ни няни не имел ни гувернанта. Сызмала хлеб мой скудный был и горький. За все дела - погоны лейтенанта, И те пока еще лежат в каптерке. Так пусть калибр моей поэмы плевый (Я даже не Кумач, не то что Пушкин), Зато убьет не пистолет кремневый Меня - противотанковая пушка.                            1944	На фронте не сойдешь с ума едва ли, Не научившись сразу забывать. Мы из подбитых танков выгребали Все, что в могилу можно закопать. Комбриг уперся подбородком в китель. Я прятал слезы. Хватит. Перестань. А вечером учил меня водитель, Как правильно танцуют падеспань.                            лето 1944
Наверно, моторы и мирно воркуют, Наверно, бывает на свете покой, Наверно, не только на фронте тоскуют, Когда зажигается вечер такой, Наверно, за слушанье щебета птичек Солдата не надо сажать под арест, Наверно, помимо армейских медичек, На свете немало хороших невест. Наверно непитых напитков названья Не хуже, чем трезвая: марка - "Сто грамм". Наверно, сплошных диссонансов звучанье Нежнее урчанья летающих "рам". Наверно,., Как много подобных "наверно", Как остро я понял и как ощутил При свете ракеты холодном, неверном, Затмившем сияние мирных светил.                            лето 1944		Орудия посеребрило инеем. Под гусеницей золотой ковер. Дрожит лесов каемка бледносиняя Вокруг чужих испуганных озер. Преступная поверженная Пруссия! И вдруг покой. Вокруг такой покой. Верба косички распустила русые, Совсем как дома над моей рекой. Но я не верю тишине обманчивой, Которой взвод сегодня оглушен. Скорей снаряды загружать заканчивай! Еще покой в паек наш не включен.                                       ноябрь 1944 г.

     Начался активный снос дома № 7 по Уфимской улице. Это здание хорошо знакомо почти всем мужчинам и некоторым женщинам, жившим в Октябрьском районе – здесь более полувека, с конца 50-х годов, находился райвоенкомат.
     Помещение было крайне неудобным, некоторые отделы находились в отдельном домике во дворе. В феврале 2014  комиссариат переехал в новое здание в Курасовщине, а площадку на Уфимской стали постепенно готовить к сносу. Процесс, однако, затянулся, демонтажники приступили к работе только сейчас:

     На месте 14-этажного здания когда-то была небольшая площадка, которая использовалась при отправке «партизан» на военные сборы.  Ох, как долго мы иногда ждали прибытия автобусов!..

     Остались только две стены:
( Collapse )

     Теперь от Уфимской улицы сохранились только три домика по левой стороне «большой» Могилевской улицы.Новое здание, которое планируется построить на месте военкомата, числиться будет, скорее всего, уже по Могилёвской. Судя по плану строительства, там будет тесновато:

 

На  тысячи  верст  кругом
равнину  утюжит  смерть
огненным  утюгом.
В  атаку  взвод  не  поднять,
но  сверху  в  радиосеть:
«В  атаку, –  зовут  –  …твою  мать!»
И  Эрнст  отвечает:  «Есть».
Но  взводик  твой  землю  ест.
Он  доблестно  недвижим.
Лейтенант  Неизвестный  Эрнст
идет
наступать
один!
И  смерть  говорит:  «Прочь!
Ты  же  один,  как  перст.
Против  кого  ты  прешь?
Против  громады,  Эрнст!
Против  -
четырехмиллионнопятьсотсорокасемитысяячвосемь-
сотдвадцатитрехквадратнокилометрового  чудища
против,  -
против  армии,  флота,
и  угарного  сброда,
против  -
культургервышибал,
против  национал-социализма,
-  против!
Против  глобальных  зверств.
Ты  уже  мертв,  сопляк?..
«Еще  бы»,  -  решает  Эрнст
И  делает
Первый  шаг!

Выпускники БГУ давних лет подпись к снимку поняли сразу, остальным - сюда.
 

Новый арт-объект на Пушкинской площади Москвы вполне приемлем, вот только площадью ошиблись. Ему самое место не на Пушкинской, а на Лермонтовской:

В море царевич купает коня; Слышит: «Царевич! взгляни на меня!» Фыркает конь и ушами прядет, Брызжет и плещет и дале плывет. Слышит царевич: «Я царская дочь! Хочешь провесть ты с царевною ночь?» Вот показалась рука из воды, Ловит за кисти шелковой узды. Вышла младая потом голова; В косу вплелася морская трава. Синие очи любовью горят; Брызги на шее, как жемчуг, дрожат. Мыслит царевич: «Добро же! постой!» За косу ловко схватил он рукой. Держит, рука боевая сильна: Плачет и молит и бьется она. К берегу витязь отважно плывет; Выплыл; товарищей громко зовет. «Эй вы! сходитесь, лихие друзья! Гляньте, как бьется добыча моя... Что ж вы стоите смущенной толпой? Али красы не видали такой?» Вот оглянулся царевич назад: Ахнул! померк торжествующий взгляд. Видит: лежит на песке золотом Чудо морское с зеленым хвостом; Хвост чешуею змеиной покрыт, Весь замирая, свиваясь дрожит; Пена струями сбегает с чела, Очи одела смертельная мгла. Бледные руки хватают песок; Шепчут уста непонятный упрек... Едет царевич задумчиво прочь. Будет он помнить про царскую дочь!

     Кафе на тихой минской улочке. Дизайн, как водится, эклектичен. 
     Застава оформлена под XIX век, хотя полосатая будка, вообще-то, не столько армейский, сколько полицейский атрибут, армии их передали только полтора столетия назад.


     А вот наглядная агитация... Картинки родом из шестидесятых годов XX века, тексты заимствованы из далевского сборника поговорок с изменениями в военном стиле (у Даля, например, «Живот крепче - на сердце легче», а здесь...) и с традиционно добавленной ошибкой из серии «не/ни». 
     Что ж, может, кого-то и пробьёт на ностальгию. ( Collapse )

Неблагозвучным словом, которое я поставил в заголовок, обычно характеризуют
безуспешные попытки владельцев торговых точек сымитировать на вывесках
старую русскую орфографию. Вот и на улице Натуралистов есть такой магазинчик:


Увы, слово "провиант" сто лет назад писалось не так, одного "ера" мало:

Да и относится этот термин всё-таки преимущественно к армии, к провизии для военных. Минская
улица, которая сейчас носит имя Захарова, до революции именовалась Провиантской именно 
потому что там находились соответствующие военные склады.
Что ж, щи да каша - тоже пища наша!